— Это вам, женщина, понравится! — ответила мне продавщица в языческом Xраме Eды, русском гастрономе на Брайтон Бич, когда я спросила о неопределяемом на глаз, составе салата. Дали гастронома таяли в малиновом тумане, громоздились поленницы колбас, истекали слезами сыры, разевали рты рыбы, тяжелые тектонические плиты тортов, покрытые желтой наледью желе, были легкомысленно декорированы вишенками. Впервые попав на Брайтон, я шарахалась от всего, как дореволюционная лошадь от паровоза. Над головой низко нависали, грохоча и содрогаясь, ржавые железные фермы сабвея — надземного адика. Пахло клубникой, беляшами, рабочим потом и духами «Клема» — скрыться от запаха было некуда. Бежали накрашенные, в серьгах и кожаных жакетах женщины, катя перед собой полные продуктовые тележки. И, перекрывая грохот сабвея: «Эдик, ты проверил сдачу? Они мне в прошлый раз таки на два рубля обманули!» Остановилась на углу переждать поток машин. Чувствую, меня сзади кто-то за рукав теребит: «Женщина, вы посмотрите на себя, на что вы похожи?! Идёмте в наш магазин, мы вас как куколку оденем! Вас будет просто не узнать!» Я дернулась от нее под колеса, и мне еще раз, уже водитель, сообщил на чистом русском, на что я похожа и куда мне следует теперь идти. Но я не пошла. Чтобы полюбить Брайтон-Бич, нужно время. Нужно вдоволь побродить по книжным магазинам, где имеется всё — от трудов протопопа Аввакума до изданного на прекрасной меловой бумаге загадочного «Справочника стервы» Надо восхититься переводческой лихостью владельцев кафе, где вывеска на английском гласит: «Капучино» и тут же на русском «Пельменная». Кормили в «Капучино-Пельменной» добротно, но торопливо. Тамошнее капучино я брать остерегалась, а пельмени неплохие давали — и в бульоне, и в сметане, и под хреном. Селедочка опять же, язык заливной. Коротко подстриженные быстрые мальчики-официанты всё время напряженно вели какие-то деловые переговоры по мобильникам. На кухню за плюшевой шторкой боком протискивались тетки в коричневых норковых шубах до пола с раздутыми дорожными сумками, а выходили уже с пустыми. Крутился нешуточный бизнес. А ты тут, пожалуйте вам, жрать к ним явилась, отвлекать людей от дела. Но терпели. Терпели. Быстро подходили к столику: «Вы к нам покушать?» Было даже неудобно в этом легкомысленном намерении признаваться. Молниеносно приносили заказ, быстренько принимали оплату наличными, были безукоризненно вежливы — только уходи поскорей! Поела, подали тебе всё свежее, горячее, жалоб нет, ну и сваливай, не торчи тут. Чего надо-то?.. Сейчас на этом месте уже другое заведение общепита. Жаль. Как-то мы с приятельницей соблазнились на двухдневную русскую экскурсию в Нью-Йорк. Пишу о еде, поэтому хватаю себя (за руку?.. за перо?) нет, за компьютер! — и умалчиваю о дне первом, прошедшем вне кулинарных открытий. Ну, проехались по Манхеттену. Ну, на крышу Трамп-тауэра поднялись, обозрели… Ночевать нас завезли в укромный отельчик на Брайтон-Бич. Всю ночь в соседнем номере грохотала и ударяла прибоем о нашу стенку интимная жизнь. Утром мы с Наташей решили провести день в отрыве от коллектива, чтобы вечером, объединившись снова с экскурсионной группой, вернуться в Бостон. Утомленные застенным сексом, мы выползли на Брайтон. Завтракать в отеле не рискнули. Остановили на улице блондинку в малиновых сапогах: «Скажите, пожалуйста, где тут можно приличный кофе выпить?» Вроде ничего такого особенного не спросили. Но она чудовищно возбудилась, стала указывать пальцем во взаимно противоположные стороны, выкрикать имена владельцев кафе. Мы были просто подавлены такой бурной доброжелательностью в сочетании с осведомленностью. Мгновенно вокруг нас собралась небольшая толпа: — Не слушайте её! Она же проститутка! Ее, Ляльку эту, все тут знают! К Артуру с Соней, к ним идите, вон туда, за угол, там такой шашлык жарят, это просто что-то необыкновенное! Во рту тает! Как в Баку! — Что вы говорите! Я вас умоляю! Не надо им к Артуру с Соней! Женщины, вы меня слышите? Не ходите туда! Вам надо сесть на автобус и проехать две остановки… — Ой, замолчите мне! Они же ничего не соображают, приезжие, шлимазолим. Нашли тоже, это просто анекдот, кого спрашивать — Ляльку! С кем только она не спала! С ответным словом выступила наша первая советчица в малиновых сапогах. Побледневшая Наташа потянула меня за рукав. Нашего бегства никто не заметил. Митинг продолжался. — Вот это, черт возьми, социальная активность! Общественный темперамент! А что у нас? Пустые улицы. Дама с собачкой разве что: «Не прекрасная ли сегодня погода?» «О, да! Превосходная»… Ну что, пойдем на бордвок? Авось что-нибудь да найдем. Знаменитый брайтонский «Бордвок» состоит из четырех параллельных подсистем. Первая линия — сомкнуто, плечом к плечу — киоски, кафе, рестораны с верандами под синими, зелеными, бордовыми навесами. Вторая — собственно «бордвок» — длинный и широкий дощатый настил, палуба пришвартованного к Атлантическому берегу русско-еврейского ковчега. По Бордвоку взад и вперед, с достоинством поглядывая друг на друга, прогуливается местная публика во всем самом нарядном. Елисейские поля, Пятая Авеню, Невский проспект, Дерибасовская! Редкий англосакс доберется до Бордвока. Третья и четвертая линии живут жизнью планеты — песок и вода. Крупинки кварца, бывшие в мезозой горами, подвластное луне дыхание океана. Хрупкий с тревожным запахом озон. Попадающийся в прибрежной полосе мелкий фрагмент биосферы — вид гомо сапиенс. Когда северное полушарие Земли поворачивается к Солнцу, их становится больше. Голодных сапиенсов интересует первая линия. Она уже проснулась, кудрявая, на встречу дня. Под синим тентом официантка, взмахивая крыльями скатертей, накрывала столики. Мы двинулись мимо, к желтому навесу, — там уже кто-то завтракал. — Ты видишь?! Мы еще только накрываем, а они уже к этому сволочу идут! «Эта сволочь» оказалась крепким загорелым мужиком лет шестидесяти с буйной шевелюрой, рвущейся из-под ворота рубашки. Мы заказали по чашке кофе и по пирожку с мясом. Кофе в больших фаянсовых чашках был ароматным и горячим. Только что испеченные пирожки по величине вдвое превосходили нормальный пирожковый стандарт. — Три доллара! — С каждого? То есть, шесть, да? — Три за всё! — Что? Три доллара? — А что? Много? — Да что вы, что вы?! Очень мало! Совсем дешево! И всё такое свежее! Спасибо вам. Он посмотрел на нас со смесью удивления и жалости. — Откуда же вы такие? — Из Бостона. — Азохен вей! И как же, боже мой, вы там живете?.. В другой раз, намучив за четыре часа ноги в музее Метрополитен, я добралась до Брайтон-Бич, где в первой попавшейся забегаловке меня по-домашнему вкусно и ласково накормили. Между грибным супом и бараниной на гриле официантка рассказала, что зовут ее Вильма, она из Литвы, пока без документов. Но повезло: бойфренд — сын хозяина кафе, наверное, всё будет о-кей. Рассталась я с ней почти по-родственному. После чего, вспомнив о ноющих ногах, устремилась в знакомо звучащий «Дом обуви». Как и многим, мне порой кажется, что переменив внешние обстоятельства (обувь, скажем), можно жизнь повернуть к лучшему... Пока я, отравленная Брайтонским шиком-блеском, примеряла ботинки с загнутыми носами, претендующие быть из змеиной кожи и вдобавок еще украшенные по каблуку белой строчкой, в магазин вошла очень нарядная армянская женщина, вся в золоте и с мужем. Опущенные вниз внешние уголки глаз придавали ей трагический вид. Я армянского не знаю, но узнаю по звучанию. Судя по интонации, женщина в чем-то горестно укоряла мужа. Остановившись около полки с туфлями, она ткнула маникюром в коробку: — Пол-восьмого! Я автоматически глянула на часы. Было без пяти шесть. Продавщица подошла к трагической армянке и уверенно подала ей сверкающие голубыми и оранжевыми стразами туфли. Размер семь с половиной. Как не любить Брайтон-Бич, господа?
|