http://uainfo.org/yandex/356433-raspyatyy-malchik.htmlКровавый навет в эфире «Первого канала»: извинится ли Константин Эрнст перед зрителями »
Эта гиперссылка пустая, битая, она пока никуда не ведет, но я попросил редакторов «Слона» оставить ее в таком виде и исправить чуть позже, когда на сайте «Первого канала» появятся извинения в связи с инцидентом, случившимся в выходные. В субботу в программе «Время» показали женщину, которая назвалась беженкой из Славянска и в красках рассказала, как украинские военные, войдя в город, собрали на главной площади всех местных жителей и устроили публичную казнь жены и маленького сына кого-то из ополченцев, причем мальчик, по словам героини сюжета, был распят на доске объявлений, а женщину привязали к танку и волочили по улице, пока она не умерла, – и все это на глазах местных жителей. Публичная казнь, к тому же настолько жестокая, – такие новости обычно становятся мировыми сенсациями, а журналисты, благодаря которым эта сенсация стала известна, получают Пулитцеровскую премию. Имена погибших (а в идеале и палачей) в заголовке, шокирующие фотографии или видео, весь мир плачет, и потом в сборниках типа «Сто фотографий, изменивших мир» рядом с фотографиями южновьетнамского генерала Нгуен Нгок Лоана, убивающего партизана, и самолета, врезающегося в башни-близнецы, появится этот снимок: Славянск, доска объявлений и прибитый к ней трехлетний мальчик в трусиках и футболке. Что может быть страшнее?
Вопрос риторический, но ответ на него существует. Страшнее убитого мальчика может быть позор, особенно если мальчик выдуманный, а позор настоящий. В субботней программе «Время» это откровенно бросалось в глаза – извиняющийся тон ведущего Виталия Елисеева («Разговор с Галиной оставил сложное чувство… Сердце не верит, что такое вообще возможно….»), демонстративно нелюбопытная корреспондент Юлия Чумакова (пять из пяти ее реплик в сюжете – вариация на тему «не боитесь ли вы такое рассказывать», больше ничего Юлию Чумакову не интересует). Как же так? У людей в руках большая сенсация, а они ведут себя так, будто рассказывают о митинге «Геи за Явлинского»: «Нам и самим неловко, но вы нас поймите».
В Славянске нет площади Ленина, беженка Галина Пышняк приехала не из Славянска, а из Донецка, а кроме самой Галины, нет никаких свидетелей якобы публичной казни – выяснить все это не составило вообще никакого труда. Никакого труда не составило и обнаружить первоисточник: 9 июля философ Александр Дугин в фейсбуке, ссылаясь на анонимного очевидца, написал о шестилетнем мальчике, распятом в Славянске на доске объявлений. Реконструировать дальнейшее несложно; у Дугина много поклонников в том числе и в Кремле, и, наверное, на очередном совещании по «информационному планированию» какой-то большой начальник, прочитавший накануне тот пост, сказал, что, мол, представляете, до чего дошли каратели, – ребенка! На доске объявлений! И почему наше телевидение молчит? Телевидение вздохнуло и отправилось искать хоть кого-то, кто согласится повторить перед камерой городскую легенду. Нашлась Галина Пышняк, остальное мы видели.
Когда начальница российских государственных медиа Маргарита Симоньян пишет: «И все равно, Господи, сделай так, чтобы не было войны», она вряд ли имеет в виду: «Господи, сделай так, чтобы не было меня», но было бы глупо отрицать роль российского телевидения в разжигании военных настроений и ожиданий. Военные стандарты фактчекинга на государственном телевидении заметно отличаются от мирных. Когда в Донбассе погиб репортер ВГТРК Игорь Корнелюк, его телекомпания (очевидно, стараясь избежать скандала) даже изменила задним числом заголовок его последнего репортажа. Было: «В поселке Счастье каратели вырезали почти все местное население»; стало: «Сражение в поселке Счастье: Снаряды бьют куда попало». Как и в случае с распятым мальчиком, автор репортажа ссылался на очевидца, которому о зачистке рассказал другой очевидец – то есть доказательств, в общем, никаких, но ведь война.
К военным текстам Ильи Эренбурга тоже можно подойти с мерками журналистской объективности, и тогда от четырех томов останется, может быть, полстранички про довоенную Францию, остальное придется забраковать, потому что автор не озаботился доказательствами. Я привожу этот аргумент, потому что он наверняка еще всплывет в обсуждениях первоканального сюжета и кто-нибудь наверняка спросит, что, мол, и Эренбург должен был заботиться о фактчекинге? Наверное, не должен, но проблема в том, что все военные традиции российского телевидения сложились задолго до начала украинского кризиса, то есть война ни при чем. На государственных каналах работают живые и, в общем, нормальные люди. Они знают, что врать нехорошо, но знают также (сужу по своим знакомым, которые, между прочим, уверены, что их коллеги во всем мире, от CNN до «Аль-Джазиры», ведут себя так же), что врать можно в тех случаях, когда речь идет о врагах, о защите государственных интересов и о прочих материях того же порядка.
Напрасно критики российского телевидения ищут истоки нынешних особенностей российской пропаганды в советском и тем более гитлеровском (даже несмотря на известное высказывание Путина о Геббельсе) времени – наша пропаганда гораздо моложе, и ее прямые предки не Геббельс и не Эренбург, а постсоветские медийщики девяностых, которые и джинсой всегда подрабатывали, и по зову Кремля всегда вставали в строй солдат информационных войн. Маршрут, который привел их к нынешнему положению дел, он был такой: от октября девяносто третьего через операцию «Мордой в снег» и первую чеченскую войну; через выборы «Ельцин – Зюганов» девяносто шестого года и войну за «Связьинвест» в девяносто седьмом; через программы Доренко и «Геев за Явлинского» к «Анатомиям протеста», «Вестям недели» и, пока это высшая точка развития, к нынешним пропагандистским шедеврам на украинскую тему.
Мы привыкли к тому, что телевизор занимается пропагандой, мы примерно представляем, чего от него можно ждать, но, когда появился этот сюжет с распятым мальчиком, как-то сразу стало ясно, что это за гранью. Такие вещи нельзя прописать ни в каком законе об оскорблении чувств, но при этом чувства-то у людей действительно есть, и кровавый навет в эфире главного общенационального канала – он действительно оскорбителен даже для тех, кто уже привык к сложившемуся облику российского телевидения.
Кроме того, сюжет про распятого мальчика нарушает и привычное распределение ролей между российскими телеканалами – традиционно сложилась такая ситуация, что за самую адскую пропаганду у нас отвечают ВГТРК и особенно НТВ, а репутация «Первого канала» складывается из менее спорных вещей: открытие Олимпиады, сериал «Оттепель», шоу «Голос», фильмы Парфенова раз в год и т.п. Даже такой простой пример: сейчас, чтобы упомянуть его в этом тексте, я долго искал имя ведущего программы «Время» и с огромным трудом выяснил его у знакомых телевизионных людей; ну вот спросите себя, говорит ли вам что-нибудь имя Виталий Елисеев? «Первый канал» существует не для того, чтобы мы знали поименно всех дикторов его новостных программ, и то, что кровавый навет звучит именно в эфире «Первого», может быть и сознательной попыткой показать Константину Эрнсту, что и ему не удастся отсидеться в своей останкинской шарашке, пока Добродеев и Кулистиков ведут войну. Косвенное доказательство: пытаясь узнать, как отреагировал на этот сюжет сам Эрнст, я смог выяснить только, что он сейчас в отпуске далеко от Москвы, то есть решение показать сюжет про распятого мальчика принималось без его участия. И в том числе поэтому я оставляю пока пустой ссылку на извинения «Первого канала» – сейчас Эрнст вернется из отпуска, объявит Виталию Елисееву выговор, а сам извинится перед обманутыми зрителями.
Если в эфир вышла недостоверная информация, извиняться – это нормально и совсем не стыдно.
Читайте также — Журналисты не нашли подтверждение сюжету «Первого канала» о распятом в Славянске ребенке →
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
